— Вы в самом деле набитый дурак или умело притворяетесь? — зло выговорил Леван Шалвович. — Вы действительно ничего не понимаете. Я мог придумать такую болезнь, чтобы себя выгородить? Да я готов сто раз получить высшую меру наказания, чем такой позор. Мне еще нужно долго лечиться. Хорошо, если окажусь в тюрьме, и никто из знакомых об этом не узнает.
— Получается, что тюрьма для вас как место спасения, — заметил Гайдаев.
— А как же Хасмамедов? — не унимался Вавилов.
— Идите к черту! — заявил арестант. — Неужели вы еще не поняли, что для меня признаться в такой болезни гораздо хуже, чем в любом убийстве? Если не сообразили, значит, вы действительно полный кретин. Я вообще не хочу с вами разговаривать.
— Мы все это проверим и найдем вашу связь с убийцей Хасмамедовым, — пообещал Вавилов, поднялся и вышел из кабинета.
— Сочувствую, — пробормотал Дронго. — Но вы в любом случае должны были держать себя в руках. Хотя понимаю, как вам было сложно. Кавказский мужчина с такой позорной болезнью!..
— Ужасно, — сказал Леван Шалвович. — Мне было очень плохо.
— Сейчас мы все запротоколируем, — проговорил Гайдаев. — Скажите откровенно, вы действительно незнакомы с Хасмамедовым?
— Это правда. Я даже не представляю, как он выглядит, — ответил Солагашвили.
Дронго поднялся.
— Разрешите, я уйду, — обратился он к следователю. — У меня остался еще один важный разговор. А завтра утром я вам расскажу, как на самом деле убили Монахова.
— Вы уверены?
— Полагаю, что да. Постарайтесь ничего не предпринимать до завтра.
Гайдаев кивнул в знак понимания.
Дронго взглянул еще раз на понурого Солагашвили и вышел из кабинета следователя.
На часах была половина пятого вечера, когда он приехал в перинатальный центр, прошел в приемную и уточнил там, где можно видеть Юлия Лазаревича Фейшелевича. Вейдеманис ждал его на улице в машине.
— Доктор сегодня не принимает, — ответила молодая медсестра, сидевшая в приемном отделении.
— Вы считаете, что мне нужен врач-гинеколог? — осведомился Дронго. — Неужели вы спутали меня с дамой, находящейся в интересном положении?
— Нет. — Девушка улыбнулась. — Не спутала. Но он сегодня действительно не принимает.
— У него операция?
— Нет. Но он скоро должен уйти.
— А у меня к нему важное дело, — сказал Дронго. — Боюсь, что я должен буду его потревожить. Как мне к нему пройти?
— Я же вам сказала, что он сегодня не принимает.
— А я пояснил вам, что мне нужен вовсе не врач Юлий Лазаревич. Я обязан побеседовать с гражданином Фейшелевичем. Вы поняли или нужно обязательно показывать удостоверение? — Он блефовал.
Но девушка кивнула и сказала:
— Понятно. У нас уже был следователь. Такой молодой и настырный. Три месяца назад. Задал несколько вопросов и сразу уехал.
— Насчет Монаховой?..
— Вы уже знаете? Тогда понятно. Да, конечно. У нее убили мужа, а вечером доставили к нам, и она потеряла своего ребенка. Ужасная история. Вы по этому поводу?
— Надеюсь, что вы меня пропустите?
— Наденьте халат и пройдите на второй этаж. В левую сторону. Увидите там табличку с его именем, — пояснила девушка.
— Спасибо. — Дронго надел халат, поднялся на второй этаж, прошел по коридору, увидел табличку с фамилией врача и постучал.
— Входите, — крикнул Фейшелевич.
Дронго вошел в кабинет.
Доктор сидел за столом и что-то сердито выговаривал другому врачу, молодой женщине.
— Вы ко мне? — осведомился Юлий Лазаревич, увидев незнакомого мужчину. — У меня сегодня неприемный день.
— Я по другому вопросу, — сказал Дронго. — По поводу Монаховой.
— Тогда понятно. Надежда Аркадьевна, вы можете идти.
Молодая женщина поднялась и вышла из кабинета.
Фейшелевич поправил большие очки, с любопытством взглянул на гостя. Это был пожилой человек, почти лысый, с крупными чертами лица.
— Вы тоже из следственного комитета? — спросил он. — К нам уже приезжал человек оттуда.
— Это был Вавилов, — сказал Дронго. — Я даже знаю, что он достаточно быстро уехал, уточнив некоторые обстоятельства, связанные с Монаховой.
— Да, — подтвердил врач. — Все правильно. Почему вы интересуетесь?
— Появились новые обстоятельства.
— О чем вы? — хмуро спросил Фейшелевич. — Несчастная женщина потеряла мужа и ребенка. Какие еще могут быть обстоятельства?
— Вы ведь наблюдали Монахову с того дня, как она сюда приехала? — осведомился Дронго.
— Да. — Юлий Лазаревич кивнул. — Только я не совсем понимаю смысл ваших вопросов. Что именно вас интересует?
— Все, что связано с Тамарой Георгиевной Монаховой.
— Ничем не могу помочь. Она уже давно не моя пациентка, — сухо произнес доктор. — Извините, у меня много работы.
— Я хочу знать все подробности того рокового дня, когда она потеряла ребенка.
— Извините, — уже куда строже произнес Фейшелевич. — Такие подробности мы не обсуждаем. Это врачебная тайна. Если вас так интересуют детали той трагедии, можете обратиться непосредственно к самой Монаховой. Только она должна решать, кому и что именно ей следует рассказывать. А я не вправе ничего говорить. Вы обязаны правильно понять меня. Извините. — Он явно ждал, что настырный посетитель уйдет, но тот упрямо сидел на своем месте. — Что-нибудь еще? — нетерпеливо спросил врач.
— Она не потеряла ребенка, — задумчиво произнес Дронго. — Это был аборт, верно?
Фейшелевич нервно поправил очки. Кашлянул. Покраснел.